Ведущая (Роза Хацкелевич). У нас есть время на вопросы, но обязательно в микрофон, пожалуйста. Потому что, во-первых, лекция вся записана, и она будет выложена на сайте «Элементы» вместе с вопросами и вместе с ответами. Пожалуйста, вопросы. Поднимайте руки. У кого микрофон?

Вопрос. Да, спасибо. По правде говоря, у меня два вопроса. То есть у меня больше вопросов… Я провел некоторую над собой работу и сократил количество вопросов до двух, из которых не могу выбрать и прошу разрешения сразу их задать. Можно? Они действительно очень разные… Первый вопрос, он такой: вы говорили про то, что в разноцветных минимумах разные законы физики. Но если вы говорите о разных законах, а мы знаем только один минимум на самом деле, значит вы знаете что-то большее о том, как эти законы по отношению друг к другу устроены… То есть это какие-то метафизические законы… Вот мой первый вопрос: можете ли вы как-то эти метафизические законы обрисовать?

А второй мой вопрос вот какой. Я тоже приходил сюда лет 20–25 назад, каждую среду и, кажется, еще пятницу, а может быть, и вторник. И тогда вот я впервые услышал одну из тех лекций, о которых вы говорили, но мне трудно сказать, это было десять процентов, пять, или, там, десять в минус тысячной степени от того, что в ней содержалось, — поскольку всего не видно, то и трудно оценить, какая это доля, — но это было здорово. Вот я тут часто сидел и, так сказать, считал ворон, ничего не понимая. Вот, слушая вас, сейчас я увлекся так же, как тогда, 25 лет назад. И, бывая в библиотеках, я иногда посматриваю, что же вы, вообще говоря, пишете, что у вас появляется… Вот эту книжку, одну из двух, держал в руках — пролистав, оставил… Вот есть ли в ваших планах написать книжку какую-то, так сказать, для широкой публики? Ну, я не знаю, назовите это воспоминаниями, научпопом, философией… что-то такое, что было бы, там, с тремя формулами, с десятью, может быть… Спасибо.

А. Д. Линде. Насчет первого. Метафизики здесь, с одной стороны, много, с другой стороны, не обязательно. Например, когда я сказал насчет этих 10 в тысячной разных вакуумов… Эти вакуумы не просто так появились. Люди рассмотрели конкретный вариант теории струн — теории струн II B ([tu: bi:]), не важно. Это не то что «to be or not to be» — «два бэ», вот. Так вот, в этой теории были расклассифицированы возможные состояния. Есть статистика этих вакуумов, описаны свойства части из них, они изучены не полностью. Но изучение таких состояний — это вполне разумная работа для хорошего физика. Вопрос в том, знаем ли мы, что эта теория правильна. На пути к узнаванию этого есть разные способы. Например, мы можем узнать хотя бы чуть-чуть о низкоэнергетической асимптотике этих теорий. Узнаем, какие теории более правильные, немножечко больше охарактеризуем возможные вакуумные состояния. Космология дает частичную информацию о том, как устроена теория. То есть есть способы экспериментально узнать это, есть способы, понимая немножко в физике, представить себе, как устроена физика тех, других вакуумных состояний, которые наука допускает. Так что это вполне конкретная, очень трудная, но делаемая работа.

Что касается будущего, то все мои попытки рассчитать будущее на больше, чем на несколько лет вперед, всегда были неудачными. Не буду давать примеры… Не знаю, в мои планы входит состариться и написать популярную книжку. И, наверное, эти две вещи произойдут примерно одновременно, хотя можно считать, что я уже близок к этим точкам… Но я не знаю в точности, когда это произойдет. Да, мне хотелось бы написать популярную книжку, мне хотелось бы это сделать. Каждый раз, когда я об этом думаю, я думаю: «Ну, может быть, мне последний год остался, когда я еще что-нибудь новое, может быть, выдумаю…» Начиная с 76-го года я знаю, что я больше ничего хорошего не придумаю. Я знаю про себя, что ничего хорошего не придумаю… Но в 81-м году, там, что-то придумал. В 82-м что-то придумал, в 83-м что-то придумал, в 86-м что-то придумал… Что-то всё еще продолжает иногда придумываться. Но начиная с какого-то времени дальше начнутся воспоминания. Вот тогда я напишу популярную книжку…

Вопрос. У меня есть одно предложение… Вот вы сказали про искривленное пространство — как его… представить популярно… Мне вдруг пришла хорошая в голову идея. Можно сказать, что человек сжимается — это почти то же самое, как когда человек идет на высокую гору, например на Эльбрус. Чем ближе к вершине тем идти всё круче, всё медленнее Получается такое наглядное объяснение… А теперь вопрос. Всегда, когда я слышу про инфляционную теорию, меня всегда сбивает с толку: как огромное расширение с таким огромным количеством порядков обходит утверждение о том, что ничего не может двигаться быстрее скорости света? Это меня всё время сбивает с толку. Можно, пожалуйста, этот моментик…

А. Д. Линде. Мне рассказывали, что, когда Шкловский умирал, как раз к нему пошел Розенталь, и Розенталь мне потом рассказывал, что Шкловский лежал и говорил: «Вот, всё понимаю…» — он был замечательный астрофизик, лучший астрофизик, — «…всё понимаю… но как же это у них в теории всё расширяется со скоростью больше скорости света?» Поэтому не надо стыдиться непонимания… Значит, ситуация вот какая. Есть два разных типа расширения. Первый: идет волна, сигнал. Этот сигнал не может идти со скоростью больше скорости света. Второй… Представьте себе, что у вас есть Вселенная — как резиновая мембрана, которая растягивается. Вобьем в нее два гвоздя. Вот это расширение — хаббловское, то что a с точкой, там, и так далее, — это увеличение расстояния между двумя гвоздями, увеличение расстояния между двумя галактиками. В общей теории относительности только и может описан быть этот эффект — растягивание этой мембраны. И на скорость, с которой удаляются друг от друга два гвоздя, нету ограничения. Сейчас в нашей Вселенной, уже после того, как вся инфляция кончилась, если мы посмотрим — посмотреть нельзя, но если мы ментально представим себе часть Вселенной, которая от нас находится на расстоянии больше, чем эти тринадцать с лишним миллиардов световых лет, — эти части мы не видим отчасти потому, что они от нас удаляются со скоростью больше, чем скорость света. Так что это не трюк, инфляционная космология, — это просто свойство космологии и общей теории относительности, свойство того, что мир является такой эластичной мембраной.

Вопрос. Представьте себе, что LHC… вот через год его запустят, и давайте мы такой сценарий посмотрим: вот открыли Хиггс и ничего больше. То есть ни суперсимметрии там нет, ни черных дыр маленьких, ничего, мы в пустыне оказались. И эта пустыня, она будет до планковских масштабов. Что делать и на что смотреть? Вот вы как космолог можете какой-нибудь такой «живительный» эксперимент предложить, который бы сразу показал, что надо делать?

А. Д. Линде. На этот вопрос имеется сразу несколько ответов, в зависимости от того, человек вы оптимистичный или пессимистичный. Пессимистичный человек скажет: я точно знаю, что произойдет, — я буду преподавать вдвое больше. Почему? Потому что тогда теоретическая физика станет областью математики, а мы знаем, что, по крайней мере в Стэнфорде, математики имеют двойную преподавательскую нагрузку. Потому что они занимаются как бы структурой мира в целом… Поэтому ничего нового… ну вот так…

С другой стороны, можно к этому относиться с оптимизмом. Например, 25 лет назад я совершенно не верил в то, что вот эти эксперименты будут возможны, что люди могут померить температуру на небе с точностью до 10 в минус пятой градуса. Сейчас послушать, что говорят астрономы — они говорят еще какие-то чудовищные вещи, что они могут сделать еще и еще, правда для этого надо им еще и еще больше денег… Но в общем, действительно, наверное, асимптотически мы приблизимся к такому состоянию, когда количество денег становится больше, чем бюджеты стран, и тогда развитие фундаментальной физики такого рода замедлится. Я помню, однако, что в 1972 году, когда я окончил физфак, Владимир Яковлевич Файнберг, который нам тогда преподавал теорию поля, нам сказал: «Ребята, не занимайтесь теоретической физикой, не идите в эту науку, потому что это безнадежно. Сейчас ускорители нам ничего нового не дадут, данных никаких новых не будет, и, в общем, занимайтесь чем-нибудь еще». Но поскольку мы все уже были рождены теоретическими физиками, мы не могли слушать, верить в это, и когда я пошел в аспирантуру — это был 1972 год, и в 1972 году — так мне повезло, что это было время, когда была открыта единая теория слабых и электромагнитных взаимодействий, — мир поменялся. Это развитие произошло сначала из-за развития теоретической физики. Не из-за развития экспериментов. Потом был сделан соответствующий эксперимент. Вот с экспериментом тяжело было. Про теоретическую физику — нельзя поставить нам предел, что всё, совершенно невозможно. Может быть, кто-то придумает что-то гораздо более умное, чем теория струн. Так что если иметь мир в душе, то можно еще надеяться.

Ну, а с третьей стороны, когда меня иногда просят в Стэнфорде сделать какую-нибудь зажигательную лекцию для студентов, которые еще не выбрали себе специальность, объяснить им, что хорошего в физике, чтобы они все шли туда и физикой занимались… я один раз согласился это сделать. А потом, когда я туда пошел и стал им говорить, я вдруг увидел, что говорю что-то не то. Я начал говорить, что, мол, ребята, если вы можете — не идите в физику!.. И тут эта женщина, которая меня пригласила, она так села… «Как же, — говорит, — мы хотим, чтобы…» Я говорю: «Если вы можете не быть физиками — не идите в физику. Если вы можете не быть поэтами — не пишите стихи. Если вы можете не быть скульпторами — не лепите скульптур. Но если вы художник, для вас будет болезненно не писать картины. Болезненно! Для вас будет это просто невозможно. Если вы физик, если вы поражены тем, что есть какие-то проблемы, которые — вот как гвоздь, ну вы не можете перестать про это думать… Ну, тогда что вы меня спрашиваете? Тогда делайте это, ну а так, я вам рекомендую: нет, ребята, в computer science платят больше, так что…»

Вопрос. Андрей Дмитриевич, известно, что к Сахарову ездили вы с Киржницем. Вот вопрос: обсуждали ли вы теорию — вот то, о чём вы сегодня говорили, Сахаровские взгляды на многомирие, и, кроме этого, интересно, что обсуждалось с Сахаровым?

А. Д. Линде. Ну, мы много чего с ним обсуждали, вообще говоря, и, в частности, антропный принцип мы с ним обсуждали… Друг друга оба учили, поправляли. Он обладал замечательной возможностью и способностью увидеть какие-то вещи, которые для нас были… мы о них не думали… Он обладал другой способностью — абсолютно не слышать ничего, о чём мы ему говорили по поводу физики, никогда не менять своих точек зрения. Когда он писал какие-то статьи, и мы пытались ему сказать, что лучше было что-то изменить, он никогда этого не менял. В этом отношении он был похож на Хокинга, который обладает такой же в точностью спецификой, что Хокингу объяснить что-нибудь, даже если он по сути дела неправ, было совершенно невозможно. Но имел и имеет невероятную творческую способность… Поэтому вот, люди такого типа… к ним надо так относиться.

Вопрос. Андрей Дмитриевич, я как раз отношусь к экспериментаторам больше, чем к теоретикам, поэтому у меня вопрос ближе к экспериментальной науке. Вот вы упомянули о реликтовом излучении, 2,7 кельвина с точностью 10 в минус пятой — это, конечно, довольно низкая температура, и, конечно, за это время, пока она установилась во Вселенной, произошло огромное количество усреднений, и надо полагать, что симметрия наладилась. Однако вот у меня вопрос, связанный как раз с этой областью температуры. 2,7 кельвина — это приблизительно 4 наносантиметра, и в этой области спектра находится огромное количество различных переходов известных нам молекул… И вопрос мой относится к следующему: можете ли вы как-нибудь прокомментировать известный факт как раз асимметрии в этой вот области температур, он относится к следующему. За 40 лет наблюдения космических мазеров установлено, что водяные мазеры работают только на ортомолекулах. Нет, на парамолекулах. Вопрос странный, хотя казалось бы, в таких масштабах, в которых они работают, несколько килопарсек, там, 13 килопарсек, облака, должны были бы излучать на более длинных волнах.

Второй вопрос связан с еще более интересным фактом — тоже, кстати сказать, связанным с отсутствием симметрии в этой области частот — связан с мазерами на молекулах гидроксила. Известно, что 40 лет наблюдений мазеров показали, что в основном молекулы гидроксила светят на мазерных частотах, циркулярно поляризованных обоих, левых и правых, вращений. И однако совершенно отсутствует, до последней работы Слыша в феврале, линейная поляризация — [она] была обнаружена совсем недавно. И вот эти вот факты…

Ведущая. У нас популярная лекция, популярная!

Нет, ну это популярно, это тоже всех касается. Эти факты, между прочим, показывают, что тут не всё так симметрично, даже несмотря на такое огромное количество лет, пройденных после создания Большого взрыва, и так далее.

А. Д. Линде. Ну, я, к сожалению, на этот вопрос ничего ответить не могу. Это надо уже знать, действительно, специфику материала — по каким причинам, какие переходы возможны, какие нет; может быть, у них энергетические уровни немножко по-разному расщеплены… Не знаю. Просто это действительно интересная вещь, и хотелось бы знать…

Ведущая. Пожалуйста, ваш вопрос. Потом ваш.

Вопрос. Андрей Дмитриевич, вы говорили о темной энергии, вы говорили о барионном веществе, но как-то за пределами оказался вопрос о темной материи. Все-таки если возвратиться к этому вопросу. Как вы считаете, это как бы барионная все-таки материя или это нечто иное, какая-то иная природа? Что вы можете сказать о природе темной материи, и есть ли, как бы, место для темной материи в рамках инфляционной космологии?

А. Д. Линде. Да, место, конечно, есть. В инфляционной космологии место есть всему. Что касается темной материи — есть, может быть, два наиболее популярных кандидата на роль темной материи. Первый — это стабильные суперсимметричные партнеры частиц, которые возникают в теориях, основанных на супергравитации. Это одна из тематик того, что собираются делать в LHC. Они хотят найти какие-то частицы, которые могут играть роль компонентов темной материи.

Вторая возможность: может существовать такое классическое аксионное поле. Это очень легкие частицы массой, может быть, 10 в минус пятой электронвольт, может еще меньше. Это поле исходно могло быть вне своего минимума, оно может продолжать сейчас колебаться и иметь вот эту самую энергию, достаточную для того, чтобы объяснить темную материю. Но это класс самых популярных кандидатов. В принципе, этот вопрос экспериментально решаемый, но не факт, что на него будет получен ответ на LHC, это надо быть оптимистом. И, конечно, вопрос в том, что если на LHC найдут только один Хиггс (отвечаю на предыдущий вопрос), будут ли деньги на постройку следующего ускорителя. Посмотрим…

Вопрос. Андрей Дмитриевич, теория кротовых нор, если она верна, дает надежду видеть за одной вселенной другую вселенную. Как вы относитесь к этой теории?

А. Д. Линде. Хотелось бы поглядеть… Обычно, насколько я знаю, устроить реально такого типа норы, связывающие одно с другим, технически трудно и, может быть, невозможно, потому что для того, чтобы поддержать их стабильными, надо вещество, которое обладает свойствами, немножко отличающимися от нормального. Но я бы не делал здесь никаких сильных предсказаний. Это так же, как вопрос о том, можно ли сделать машину, в которой можно было бы переходить назад во времени и убивать свою бабушку, и не рождаться. И сделать такой вот whirlpool, в котором можно было бы это сделать… По-видимому, сделать его нельзя. Либо он есть уже, и тогда всё совместно. Но тогда как бы уже вся информация известна, и бабушка уже не убита, и в общем… Короче говоря, в природе не может быть логических противоречий, и сделать что-нибудь, чтобы воспользоваться знанием, которое другим образом нельзя получить, и обратить его во благо и после этого родиться более хорошо… Это, пожалуй, не получится. Ну, я не знаю, это неполный ответ на вопрос. Я не являюсь в этой области каким-то специалистом, достаточно широким.

Вопрос. Андрей Дмитриевич, по-вашему, нелокальные квантовые взаимодействия типа ЭПР-корреляций, они существуют только в отдельных вселенных-пузырях, или же они возможны между частицами в разных вселенных? В этом смысле, насколько независимы эти пузыри в своем существовании на стадии, допустим, инфляции и после нее?

А. Д. Линде. Они не очень независимы вот в каком смысле. Все вещи, которые возникли из причинно связанных областей, в момент, когда они возникали, у них уже возникала корреляция. То есть, например, когда происходила эта синусоидальная волна. Одна часть пошла наверх, другая часть пошла вниз. После этого расстояние между этими двумя вещами стало экспоненциально большим. Они как бы за нашим горизонтом, расстояние между областями экспоненциально большое. Тем не менее корреляция прогрессировала. Все эти непричинные корреляции — они на самом деле имеют причинное происхождение. Если их сначала приготовили, потом разнесли, то между ними будет корреляция. Да, есть некая корреляция между этими пузырями на больших расстояниях. Эта корреляция будет, по-видимому, очень-очень маленькая, но она в принципе существует.

Вопрос. Максим Борисов, обозреватель «Грани.Ру». Андрей Дмитриевич, у меня такой вот вопрос. Вы упомянули о том, что мы сидим в данной аудитории, и в принципе должен существовать еще целый набор вселенных — ну, вернее, вариации пузырей вселенных, — в которых в такой же точно аудитории сидит точно такой же народ и так далее. У меня вопрос такой: а возможны ли здесь какие-то вариации? Грубо говоря, какие-то события, которые отличаются? Вот до определенного момента идет в точности так же, как у нас, а с какого-то момента какое-то мельчайшее отличие: грубо говоря, там, человек сошел в другую сторону, еще что-нибудь такое случилось… То есть, могут ли они, во-первых, отличаться немножко между собой? Вариации какие-то? Могут, да?

И второй вопрос тогда такой. Получается, что если, допустим, идет вот та стенка, которая готовится погубить наш мир, грубо говоря, а в другом мире эта стенка может оказаться, ну, спустя какое-то время — то есть, грубо говоря, один мир может погибнуть, а другой может продолжать существовать. В принципе, если всё с точностью одинаково, то есть сознание людей, можно ли это рассматривать — это, правда уже мистический какой-то вопрос — можно ли рассматривать, что наше сознание в этот момент, когда оно не будет существовать в одном мире, таким образом мистически переместится в другой, и мы можем рассматривать… То есть можно ли считать, что все мы, таким образом, можем автоматически считаться бессмертными? Спасибо.

А. Д. Линде. Ну, этот вопрос, в принципе, экспериментально решаемый… (Аплодисменты.) Нет, ну я имею в виду, что у меня нет пистолета и я не могу предложить людям застрелиться и потом нам рассказать… Вот. Но, шутки в сторону, ситуация здесь на самом деле гораздо более деликатная, потому что во всех моих утверждениях я говорил обо всём, о чём угодно, кроме сознания. Как человек честный, или почти честный, я должен сказать, что всё время, когда мы занимаемся совсем экспериментальными вопросами, мы подходим к такому моменту, где вопрос о сознании вылезает на первый план, и он потом обычно практикующими физиками отодвигается в сторону, и большая часть нормальных физиков не считает, что этот вопрос главный. С другой стороны, когда вы занимаетесь квантовой космологией, очень трудно от этого вопроса отделаться. И тогда возникает вопрос: что, сознание является просто функцией материи или отражением материи, или оно является условием существования всего мира или что-нибудь еще? И вопросы эти даже на простом уровне достаточно нетривиальны.

Приведу пример. Может быть, мой ответ будет слишком длинный, но он, может быть, того стоит. Был такой — недавно умер — Брайс Девитт, создатель квантовой космологии. Он придумал уравнение Уилера–Девитта, которое ему самому очень сильно не нравилось, поэтому он его называл уравнением Уилера, хотя Уилер его не выдумал. Смысл этого уравнения состоял в том, что есть уравнение квантовой механики: волновая функция Вселенной, ее производная пропорциональна гамильтониану Вселенной умножить на эту волновую функцию. Но, как я вам уже сегодня сказал, гамильтониан полной энергии всей Вселенной, при некотором определении — я скажу, что это такое, — в точности равен нулю. И тогда получается, что уравнение — вот это то, что он выдумал, — уравнение выглядит примерно так: производная волновой функции всей Вселенной… — вскоре будет ясно, зачем я это говорю… — производная волновой функции всей Вселенной равняется гамильтониану умножить на пси… Гамильтониан равняется нулю — значит, равняется нулю… То есть производная по времени от волновой функции всего равна нулю. Тем самым волновая функция всего не зависит от времени. А волновая функция — это то, что определяет вероятности всех событий. Я сейчас вам делаю доклад — зачем я это делаю-то? Ведь вероятность того, что произойдет, совершенно не зависит от того, что я скажу. Потому что волновая функция не зависит от времени. А как же это так? Вот мы записываем — вот вы записываете что-то там… А на самом деле нет никакой записи, потому что волновая функции Вселенной не зависит от времени…

И тогда Брайс Девитт, чтобы как-то ответить на этот вопрос, сказал: на самом деле мы никогда не задаем вопрос о Вселенной в целом. Мы задаем вопрос об остальной части Вселенной. Мы выделяем себя, разделяем Вселенную на две части — нас и всё остальное. Полная энергия всей Вселенной, включая нас, в точности равна нулю. А энергия-то mc², наша энергия. Плюс, там, энергия всей остальной части Вселенной. Значит, если мы отделим себя от остальной части Вселенной, то гамильтониан всей остальной части Вселенной будет равняться минус mc². То есть минус нашей массе. Волновая функция всей остальной части Вселенной будет зависеть от времени, потому что гамильтониан всей остальной части Вселенной не будет равен нулю. Эволюция возникает только по отношению к наблюдателю. Нету эволюции всей Вселенной. Есть эволюция наблюдаемой части Вселенной. После этого возникает вопрос: ну да, значит, что? Наблюдатель тогда ответственен за всю остальную Вселенную? Или существует просто пара «наблюдатель и вся Вселенная»?

Брайс Девитт боялся довести это дело до логического конца. И, как человек нормальный, он отвечал на этот вопрос так: «Но это не важно, что должен быть наблюдатель. Мы можем это дело ведь получить и автоматом. Автомат будет производить наблюдения, и тогда всё в порядке». Да, но кто будет наблюдать автомат? Поэтому где-то всё время в конечном счете сознание оказывается очень важным. Так было устроено всё развитие нашей науки — что считалось, что это неважно. Но в какой-то момент, когда вы осмысливаете всю Вселенную в целом, выясняется, что вы не можете сказать ничего осмысленного, не добавляя туда сознание. Если вы добавляете туда сознание, то возникает вопрос свободы воли… Без сознания свободы воли нет. Ни с учетом квантовой механики, ни без нее. Кажется, что мы имеем дело с чем-то очень-очень важным, о чём мы, в общем-то, не начали даже думать.

Я в свое время написал что-то на этот счет в последней главе моей книжки, которая была издана здесь, и когда я это дело написал, редактор на меня посмотрела и сказала: «Знаете что, я вам рекомендую: выбросьте вы это отсюда, потому что ваши коллеги перестанут вас уважать». Я сказал: «Но если я это выброшу, то я себя перестану уважать, а это для меня важнее». И я там оставил. Но, по счастью, никто не доходит до десятой главы, поэтому с уважением всё нормально. (Смех.) Но фактически это очень важная вещь — насчет сознания, насчет жизни. Мы изучаем Вселенную как модель для чего-то гораздо более важного. Мы хотим изучить себя, а мы изучаем наш дом. Достаточно интересно.

Вопрос. Александр Сергеев, радио «Свобода» и журнал «Вокруг света». У меня вот какой вопрос, буквально в продолжение того, что спрашивал Максим. Я слышал, что вы были на каком-то семинаре по темпорологии при МГУ, недавно проходила встреча… Или это ошибка? Нет, не были, да? Тогда вопрос снимается, потому что у меня был вопрос относительно него…

Тогда второй вопрос, основной. Вот вы говорите, что в разных доменах Вселенной могут существовать разные законы физики. Но тем не менее само описание доменов и вот этой всей мультимировой Вселенной строится на основе квантовой теории поля и общей теории относительности. То есть выходит, что это те законы, которые инвариантны относительно доменов? Почему именно они, а не другие?

А. Д. Линде. В действительности, это неприятности, которые возникают из-за неправильного использования языка. Когда я говорю про законы физики, то надо понимать это так. У вас есть, например, теория струн определенного типа. Вот это и есть законы физики. А есть то, как устроено вакуумное состояние в данной теории. Вакуумное состояние практически для нас с вами означает законы физики. Потому что если у вас у частиц, там, появляются совершенно другие массы, если нет сильных взаимодействий, вы скажете: а, у нас изменились законы физики. А фактически речь идет о том, что у вас есть некий закон физики, и он работает, он просто реализован по-разному в разных частях Вселенной. Это первая возможность ответа. Вторая возможность ответа состоит в том, что да… на самом деле опять по-честному говорю о том же, как с сознанием. Откуда мы решили, что законы физики общие? Теория струн данного типа и так далее. Почему квантовая механика с заданным значением h перечеркнутого и так далее — является ли это действительно полной константой, или мы можем рассматривать ситуацию, когда между этими вещами также есть выбор?

Но честно говоря, то, о чём я вам говорил, это был так, первый низкий уровень возможности отказа от чего-то устоявшегося. Если вы почитаете статьи Макса Тегмарка (см., например, «В мире науки» №8 (август), 2003, скачать Pdf. — Прим. ред.) — можно говорить о разных вариантах математической реальности, если хотите, только слово «реальность» надо понимать аккуратно. Можно думать о том, что любая теория, любая динамическая теория в принципе реализуема где-то, в какой-то Вселенной, которая может существовать отдельно от нашей. Но вопрос: какая нам разница, есть ли это где-нибудь еще, если мы там жить не можем? Well, мы не можем, кто-нибудь еще может… Поэтому те же самые вопросы — что мы начинаем отказываться от привычных представлений… Можно придать определенный смысл тому, что до нашего рождения у нас мог бы быть выбор, но, к сожалению, тут мы опять скачем в ту область, где мы начинаем говорить о сознании. Когда мы начинаем говорить о сознании — это место, когда лучше кончить…

Ведущая. Я думаю, что еще минут десять, да? Вот, у нас еще два вопроса.

Вопрос. У меня два вопроса. Один вопрос касается «мультиверса» — ну, такого вот термина. Есть ли какая-нибудь связь между «мультиверсом», ну, фрактальной структурой, и «мультиверсом» Девитта—Уилера, в многомировой интерпретации квантовой механики?

И второй вопрос: что вы вообще думаете, — вот вы об этом просто вообще не говорили, — об экпиротической и фантомной материи в космологии?

А. Д. Линде. Что касается многомировой интерпретации квантовой механики… Это один из фантастически интересных вариантов интерпретации квантовой механики, предложенный Эвереттом в 50-е годы. Там речь шла о том, что, например… Если люди не знают о том, что такое шрёдингеровская кошка… Значит, вы посылаете сигнал, и кошка то ли жива, то ли мертва. В квантовом состоянии она жива, в другом она мертва. Вы открываете дверцу и узнаёте, жива или мертва. Согласно этой интерпретации, существует две разных Вселенных: в одной из них она жива, в другой мертва, и вы узнаёте, в какой из них вы живете. Это одно направление. Но после этого направления, вдобавок к нему, существует еще то, что в некоторых мирах кошек вообще не бывает, и так далее… Есть другой тип многообразия, поэтому вот мы надстраиваем всё это, и иерархия возможностей увеличивается.

Некоторые люди, ну, ненавидят вообще эти возможности. Вот Дэвид Гросс, который здесь делал прошлый доклад такого типа… Если вы зададите ему какой-нибудь вопрос насчет всей этой теории, о которой я сейчас рассказываю, он начнет кипеть, как чайник, потому что все люди, которые занимались теорией струн раньше, у них была голубая мечта — всё вывести из первого принципа, всё объяснить из первого принципа. Здесь выясняется, что вы даже из первого принципа вывели себе вот эту самую теорию II B — string theory, и так далее, — всё вывели, а после этого, оказывается, у нее 10 в тысячной разных вариантов, и что тогда делать? Есть вещи, которые связаны с фундаментальными законами природы — ну вот, например, они установят, что это теория струн такого-то типа, а есть вещи, которые люди по-английски называют environmental. То есть у вас имеется какой-то environment, какое-то окружение. У вас вот есть одно окружение и есть другое окружение. И были люди, которые говорили, что политическая система — она всегда была только одна, и она одна правильная, и ее надо распространить на все страны… А есть люди, которые говорили: ну, и там живут, и там живут… Вот люди, которые имели первый настрой, они не любят то, что мы предлагаем. Люди, которые хотят побольше свободы, они любят то, что мы сейчас предлагаем… (Аплодисменты.)

Извините, я не ответил на второй вопрос. Экпиротическая Вселенная, есть такая теория, я ее очень не люблю. Не потому, что они конкуренты, а потому что… Когда к нам пришел первый препринт про экпиротическую теорию, мы его почитали и поняли: наша теория закончилась. Потому что эта теория настолько прекрасна… Она основана на теории струн — вот всё объясняется, ничего не надо. Все эти конструкции, которые там есть, они есть в теории струн. Там не надо никакого раздувания Вселенной, ничего. Там всё запросто решается. 50 страниц, победный такой препринт…

И я начал читать. Потом я сказал: «Что-то я, вот, не понимаю одного места здесь… Вот это как-то я не понимаю, откуда они взяли…» А Рената, моя жена, которая занимается теорией струн, она поглядела и сказала: «Я вот это вот место здесь тоже не понимаю». Как-то мы дальше начали читать: и этого не понимаем, и это вообще неизвестно откуда написано. И после этого мы выпустили статью с названием… вот это была «экпиротическая», «пиро» — это значит «огонь»… А мы написали статью «Пиротехническая Вселенная», где мы поясняли, почему, там, вся первая статья ну просто полностью неправильная.

Но они потом поняли, что неправильно, они придумали другой вариант, потом третий вариант, потом четвертый вариант… И это продолжается. В каждом из новых вариантов обнаруживаются новые проблемы, но победный клич, что мы, значит, идем вперед, он продолжается… В свое время Черчилль сказал такую вещь… Я сейчас вспомню это по-английски, а потом переведу на русский. «Success is going from failure to failure without loosing enthusiasm». «Ваш успех — это когда вы идете от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма». Вот то, что я сейчас наблюдаю, происходит. Но и, может быть, у них в конечном счете будет успех, поэтому я не могу сказать, что это просто невозможно.

Но с другой стороны, вот эмоционально, когда люди просто жулят и делают вещи… А, так. Но я не могу сказать, что это dead end, что это неправильное направление. Потому что время от времени там появляются какие-то здравые мысли. И они могут быть использованы.

Вот что касается фантомной энергии… Я отношу это к такого типа вещам — что люди захотели сделать что-то оригинальное. Нельзя исключить, что это возможно, но обычные теории, которые приводят к такого типа вещам, они имеют патологию внутри… нестабильности вакуумной немедленной… Так что я бы не смог ответить на вопрос, если бы теория была бы правильная, потому что тут же вакуум вскипел бы.

Ведущая. Последний вопрос, пожалуйста…

Вопрос. У меня такой наивный вопрос… Вот если, мгновенно как-то, все размеры окружающих тел вырастут во сколько-то раз, то в принципе это не заметит никто… То тогда о каком расширении мы говорим, если оно происходит одинаково на всех масштабах? Если же оно происходит по-разному на разных масштабах, как будет меняться по мере уменьшения масштаба эта вот быстрота и скорость расширения?

А. Д. Линде. Ну, вот человек — это мера всех вещей, и галактики от нас удаляются в метрах, или в ярдах, или в чем угодно… в шаге римского легионера. Если мы меряем так, то расстояние до галактик растет. А если мы меряем расстояние до галактик в галактических расстояниях, то вселенные не движутся, но тогда человек уменьшается… Важно, что есть относительное изменение масштабов.

Ведущая. Я думаю, я выражу общее мнение, если скажу: спасибо, Андрей Дмитриевич, за блестящую лекцию, за ваши ответы на все вопросы. Спасибо. (Аплодисменты.)

А. Д. Линде. Спасибо, что вы потратили на это ваше воскресенье.

<<< Вернуться к лекции